Интервью Джонатана Сафрана Фоера
Джонатан Сафран Фоер, интервью (2010) / Interview with Jonathan Safran Foer
март 2010
В этом месяце книга Фоера «Поедание животных» выходит в Великобритании. Бескомпромиссный тур по американским животноводческим «фабрикам», тошнотворные подробности о том, на что идут корпорации и компании, подстегиваемые погоней за прибылью и насыщением гигантского рынка.
Предисловие для британского издания предупреждает, что «удивительно похожую историю» можно рассказать о местной практике – британские читатели должны быть готовы.
Мы встретились с Фоером во время рекламного тура с его книгой в Лондоне, чтобы поговорить об удивительном новом призвании этого романиста.
Вы автор двух успешных романов. Что побудило вас обратиться к документалистике?
Фоер: Я сделал это, потому что обязан был сделать. Я не из тех писателей, у которых масса замыслов о книгах, ждущих написания... Мне очень трудно найти по-настоящему интересную тему. Так что если что-то подворачивается, я не задаюсь вопросами, надо ли мне за это браться. «Поедание животных» - итог следования моим инстинктам и любопытству.
Дискуссия о современных методах животноводства уже довольно хорошо развернута. Что, по-вашему, вы добавили к ней?
Фоер: Пару вещей. Нельзя сказать, что эта книга касается самой сути проблемы. Эрик Шлоссер (Eric Schlosser) некоторым образом коснулся сути в своей «Нации фаст-фуда» (Fast Food Nation), Майкл Поллан (Michael Pollan) тоже, в определенном смысле. Но я не уверен, что какая-либо книга охватывает всю проблему целиком. Утверждение, что писатель всегда пишет книгу, которую сам хотел бы прочитать, справедливо... это подразумевает, что такая книга еще не написана. Именно такую книгу я мечтал прочесть, хотел, чтобы она у меня была, сожалел, что её у меня нет.
А именно?
Фоер: С нами связано множество историй. Это ностальгия, это напоминание о наших семьях, это ощущение праздника. Мы рассказываем истории о том, чтó такое животноводство, о том, кто такие животные... а пищевая промышленность рассказывает нам свои истории о том, откуда берется пища.
Но ведь, по-вашему, это не может быть оправданием, верно? Вы очень убедительно вскрываете противоречия оправдания посредством историй.
Фоер: Я не считаю это оправдание неоспоримым – это просто оправдание, которое используем мы. И я тоже! С готовностью. Для того, чтобы есть определенную пищу, чтобы делать определенные вещи... Но иногда отсутствие этих историй или вопрос, почему мы не можем их рассказывать, бывает очень полезным. Может оказаться, что радость нам приносят совсем иные истории.
История о том, как ваша бабушка пережила Холокост – долгое время питаясь найденными отходами; курица, которую она с гордостью готовила для всей семьи, - очень важна для вас. Как ваша бабушка отреагировала на то, что вы – вегетарианец?
Фоер: Возможно, она бы предпочла, чтобы я ел мясо. Но вообще-то не думаю, что мой переход к вегетарианству её озадачил. Я был у неё недавно и спросил: «Как думаешь, животные чувствуют боль?» Она посмотрела на меня так, словно я задал ей самый тупой вопрос в истории вопросов. Я не представлял, как она ответит. А она говорит: «Ну конечно, чувствуют!» И разумеется, животные чувствуют боль! Станет ли здравомыслящий человек это отрицать? Я думаю, бабушка уважительно относится к моему выбору.
Что показалось вам наихудшим, самым пугающим из методов, обнаруженных в ходе вашего расследования?
Фоер: Самым шокирующим, гораздо хуже, чем любой пример, который можно привести, является норма. Да, я видел забой животных – это было далеко не прекрасным; да, я видел мертвых животных на комбинатах; да, видел генетически модифицированных животных – породы, выведенные так, что они не могут ходить. И это чудовищно. Но я считаю, что останавливаться на конкретных примерах означает игнорировать нечто гораздо более страшное, а именно – то, что такова наша система. Это 99% или 93% того, что у нас есть [соответственно, в США и Британии]. Норма – держать животных запертыми в клетки; норма – генетически их модифицировать. Их закармливают антибиотиками, им отрезают «ненужные» части безо всякой анестезии... Слушайте, я вообще-то не так уж люблю животных! Я бы удивился, если бы узнал, что мне они нравятся больше, чем вам. У меня нет желания приласкать корову. Я просто считаю, что с ними следует обращаться, как с животными, – а не как с куском дерева.
Я люблю животных, и я приласкаю корову, увидев её. Но в то же время я люблю их есть, и думаю, то же самое можно сказать о многих людях. Какова причина такого противоречия? Почему мы отводим взгляд?
Фоер: Я могу высказать предположение, что вы просто об этом не задумываетесь. Удобно не задумываться об этом, потому что мясо хорошо и вкусно пахнет. Это то, что мы ели вчера, то, что ели наши родители. В нашем выборе в пользу поедания животных огромную роль играет сила инерции, косность. По сути, «выбор» в пользу мясоедения вовсе не выбор. Это отсутствие выбора.
Многие люди откровенно избегают чтения вашей книги, из страха стать вегетарианцами, или страшась слишком сильного чувства вины в случае, если они продолжат отводить взгляд. Что это говорит о наших чувствах в отношении поедания животных?
Фоер: Люди такие, какие есть. Я такой же. Жизнь слишком сложна, трудно двигаться вперед, в то же время будучи вынужденным продвигаться во множестве направлений, мотивированных заботами гуманитарного и нравственного характера. Если хорошенько подумать об этом, возникнет вопрос: должен ли я тратить время на это интервью о книге, или мне следует посвятить жизнь борьбе с голодом на планете? Я хочу сказать, что мы не можем изъять подобные нравственные решения из контекста нашей жизни.
Перед нами всегда множество вариантов решений, и мы стараемся выбрать лучшие. Всей этой беседе дурную услугу оказало слово «вегетарианец». Кончается тем, что люди чувствуют себя не способными отреагировать окончательно и бесповоротно, – и поэтому идет реакция отторжения. Но если взглянуть на то, чего мы действительно хотим, – это чтобы в пищевой промышленности было меньше разрушительности, меньше жестокости и насилия. Кто с этим не согласится?
По поводу причин насилия и жестокости... В книге вы называете их причиной массовое промышленное производство мяса. Но также вы пишете, что «никто не стрелял из пистолета, чтобы начать забег ко дну. Просто земля дала крен, и все мы скалываемся в дыру», имея в виду экономическую ситуацию. Кого винить – потребителей или корпорации? Или правительственные инструкции и положения? Ведь каждый из нас просто подчиняется более крупной, необоримой системе?
Фоер: Нельзя винить покупателей в стремлении приобретать недорогую еду, если они не знают, чтó она собой представляет. Особенно если этикетка на упаковке изображает нечто противоположное тому, что внутри. Думаю, правительство могло бы получше регулировать подобные вещи, но ведь всё происходит вне поля нашего зрения, сокрыто от глаз. Мы даже не можем сказать сейчас, каковы будут последствия. Женщины, которые пьют молоко массовых промышленников-животноводов, в три раза чаще рожают близнецов, чем женщины, которые этого молока не пьют. Девушки достигают половой зрелости гораздо раньше, чем доселе. Есть ли связь между методами выращивания животных и этими фактами? Возможно, даже наверняка, – но нельзя сказать со 100% уверенностью.
И каковы перспективы? Вы говорите, что всё происходит неизбежно. Вы считаете, что мы продолжим катиться по наклонной плоскости?
Фоер: Есть причины для надежд, есть причины для депрессии. Печально, что люди употребляют сейчас больше мяса, чем когда-либо раньше. Депрессию вызывает тот факт, что Китай медленно, но уверенно перенимает пищевые привычки американцев. Надежду вселяет то, что 18% американских студентов колледжей – вегетарианцы. Эти 18% лет через пять или около того станут теми, кто задает тон культурному развитию страны; они станут писателями и журналистами, юристами, политиками и специалистами в области питания. Смею надеяться, что именно эти люди будут задавать тон этой беседы, относясь к проблеме по-иному.
Своими доводами вы привлекли множество сторонников и неравнодушных граждан. Если вы вернетесь к художественной литературе, – знаю, у вас это получается отлично, - оставите ли эту беседу в прошлом?
Фоер: Послушайте, я не активист. Что бы там ни казалось, я не борец и никогда им не стану. Есть люди, которые гораздо лучше меня борются за изменение законодательства, за расширение движения, ради того, чтобы эта беседа продолжалась и была услышана. Надеюсь, мне удалось добиться, чтобы эта беседа стала мейнстримом, общедоступной темой. Но в этом только часть меня, не весь я. И я жду - не дождусь возвращения к написанию романов
март 2010
В этом месяце книга Фоера «Поедание животных» выходит в Великобритании. Бескомпромиссный тур по американским животноводческим «фабрикам», тошнотворные подробности о том, на что идут корпорации и компании, подстегиваемые погоней за прибылью и насыщением гигантского рынка.
Предисловие для британского издания предупреждает, что «удивительно похожую историю» можно рассказать о местной практике – британские читатели должны быть готовы.
Мы встретились с Фоером во время рекламного тура с его книгой в Лондоне, чтобы поговорить об удивительном новом призвании этого романиста.
Вы автор двух успешных романов. Что побудило вас обратиться к документалистике?
Фоер: Я сделал это, потому что обязан был сделать. Я не из тех писателей, у которых масса замыслов о книгах, ждущих написания... Мне очень трудно найти по-настоящему интересную тему. Так что если что-то подворачивается, я не задаюсь вопросами, надо ли мне за это браться. «Поедание животных» - итог следования моим инстинктам и любопытству.
Дискуссия о современных методах животноводства уже довольно хорошо развернута. Что, по-вашему, вы добавили к ней?
Фоер: Пару вещей. Нельзя сказать, что эта книга касается самой сути проблемы. Эрик Шлоссер (Eric Schlosser) некоторым образом коснулся сути в своей «Нации фаст-фуда» (Fast Food Nation), Майкл Поллан (Michael Pollan) тоже, в определенном смысле. Но я не уверен, что какая-либо книга охватывает всю проблему целиком. Утверждение, что писатель всегда пишет книгу, которую сам хотел бы прочитать, справедливо... это подразумевает, что такая книга еще не написана. Именно такую книгу я мечтал прочесть, хотел, чтобы она у меня была, сожалел, что её у меня нет.
А именно?
Фоер: С нами связано множество историй. Это ностальгия, это напоминание о наших семьях, это ощущение праздника. Мы рассказываем истории о том, чтó такое животноводство, о том, кто такие животные... а пищевая промышленность рассказывает нам свои истории о том, откуда берется пища.
Но ведь, по-вашему, это не может быть оправданием, верно? Вы очень убедительно вскрываете противоречия оправдания посредством историй.
Фоер: Я не считаю это оправдание неоспоримым – это просто оправдание, которое используем мы. И я тоже! С готовностью. Для того, чтобы есть определенную пищу, чтобы делать определенные вещи... Но иногда отсутствие этих историй или вопрос, почему мы не можем их рассказывать, бывает очень полезным. Может оказаться, что радость нам приносят совсем иные истории.
История о том, как ваша бабушка пережила Холокост – долгое время питаясь найденными отходами; курица, которую она с гордостью готовила для всей семьи, - очень важна для вас. Как ваша бабушка отреагировала на то, что вы – вегетарианец?
Фоер: Возможно, она бы предпочла, чтобы я ел мясо. Но вообще-то не думаю, что мой переход к вегетарианству её озадачил. Я был у неё недавно и спросил: «Как думаешь, животные чувствуют боль?» Она посмотрела на меня так, словно я задал ей самый тупой вопрос в истории вопросов. Я не представлял, как она ответит. А она говорит: «Ну конечно, чувствуют!» И разумеется, животные чувствуют боль! Станет ли здравомыслящий человек это отрицать? Я думаю, бабушка уважительно относится к моему выбору.
Что показалось вам наихудшим, самым пугающим из методов, обнаруженных в ходе вашего расследования?
Фоер: Самым шокирующим, гораздо хуже, чем любой пример, который можно привести, является норма. Да, я видел забой животных – это было далеко не прекрасным; да, я видел мертвых животных на комбинатах; да, видел генетически модифицированных животных – породы, выведенные так, что они не могут ходить. И это чудовищно. Но я считаю, что останавливаться на конкретных примерах означает игнорировать нечто гораздо более страшное, а именно – то, что такова наша система. Это 99% или 93% того, что у нас есть [соответственно, в США и Британии]. Норма – держать животных запертыми в клетки; норма – генетически их модифицировать. Их закармливают антибиотиками, им отрезают «ненужные» части безо всякой анестезии... Слушайте, я вообще-то не так уж люблю животных! Я бы удивился, если бы узнал, что мне они нравятся больше, чем вам. У меня нет желания приласкать корову. Я просто считаю, что с ними следует обращаться, как с животными, – а не как с куском дерева.
Я люблю животных, и я приласкаю корову, увидев её. Но в то же время я люблю их есть, и думаю, то же самое можно сказать о многих людях. Какова причина такого противоречия? Почему мы отводим взгляд?
Фоер: Я могу высказать предположение, что вы просто об этом не задумываетесь. Удобно не задумываться об этом, потому что мясо хорошо и вкусно пахнет. Это то, что мы ели вчера, то, что ели наши родители. В нашем выборе в пользу поедания животных огромную роль играет сила инерции, косность. По сути, «выбор» в пользу мясоедения вовсе не выбор. Это отсутствие выбора.
Многие люди откровенно избегают чтения вашей книги, из страха стать вегетарианцами, или страшась слишком сильного чувства вины в случае, если они продолжат отводить взгляд. Что это говорит о наших чувствах в отношении поедания животных?
Фоер: Люди такие, какие есть. Я такой же. Жизнь слишком сложна, трудно двигаться вперед, в то же время будучи вынужденным продвигаться во множестве направлений, мотивированных заботами гуманитарного и нравственного характера. Если хорошенько подумать об этом, возникнет вопрос: должен ли я тратить время на это интервью о книге, или мне следует посвятить жизнь борьбе с голодом на планете? Я хочу сказать, что мы не можем изъять подобные нравственные решения из контекста нашей жизни.
Перед нами всегда множество вариантов решений, и мы стараемся выбрать лучшие. Всей этой беседе дурную услугу оказало слово «вегетарианец». Кончается тем, что люди чувствуют себя не способными отреагировать окончательно и бесповоротно, – и поэтому идет реакция отторжения. Но если взглянуть на то, чего мы действительно хотим, – это чтобы в пищевой промышленности было меньше разрушительности, меньше жестокости и насилия. Кто с этим не согласится?
По поводу причин насилия и жестокости... В книге вы называете их причиной массовое промышленное производство мяса. Но также вы пишете, что «никто не стрелял из пистолета, чтобы начать забег ко дну. Просто земля дала крен, и все мы скалываемся в дыру», имея в виду экономическую ситуацию. Кого винить – потребителей или корпорации? Или правительственные инструкции и положения? Ведь каждый из нас просто подчиняется более крупной, необоримой системе?
Фоер: Нельзя винить покупателей в стремлении приобретать недорогую еду, если они не знают, чтó она собой представляет. Особенно если этикетка на упаковке изображает нечто противоположное тому, что внутри. Думаю, правительство могло бы получше регулировать подобные вещи, но ведь всё происходит вне поля нашего зрения, сокрыто от глаз. Мы даже не можем сказать сейчас, каковы будут последствия. Женщины, которые пьют молоко массовых промышленников-животноводов, в три раза чаще рожают близнецов, чем женщины, которые этого молока не пьют. Девушки достигают половой зрелости гораздо раньше, чем доселе. Есть ли связь между методами выращивания животных и этими фактами? Возможно, даже наверняка, – но нельзя сказать со 100% уверенностью.
И каковы перспективы? Вы говорите, что всё происходит неизбежно. Вы считаете, что мы продолжим катиться по наклонной плоскости?
Фоер: Есть причины для надежд, есть причины для депрессии. Печально, что люди употребляют сейчас больше мяса, чем когда-либо раньше. Депрессию вызывает тот факт, что Китай медленно, но уверенно перенимает пищевые привычки американцев. Надежду вселяет то, что 18% американских студентов колледжей – вегетарианцы. Эти 18% лет через пять или около того станут теми, кто задает тон культурному развитию страны; они станут писателями и журналистами, юристами, политиками и специалистами в области питания. Смею надеяться, что именно эти люди будут задавать тон этой беседы, относясь к проблеме по-иному.
Своими доводами вы привлекли множество сторонников и неравнодушных граждан. Если вы вернетесь к художественной литературе, – знаю, у вас это получается отлично, - оставите ли эту беседу в прошлом?
Фоер: Послушайте, я не активист. Что бы там ни казалось, я не борец и никогда им не стану. Есть люди, которые гораздо лучше меня борются за изменение законодательства, за расширение движения, ради того, чтобы эта беседа продолжалась и была услышана. Надеюсь, мне удалось добиться, чтобы эта беседа стала мейнстримом, общедоступной темой. Но в этом только часть меня, не весь я. И я жду - не дождусь возвращения к написанию романов
Комментариев 2