Интервью с Таймуразом Мамсуровым

Интервью Александра Сладкова с Главой РСО-Алания Таймуразом Мамсуровым.

– Таймураз Дзамбекович, а вы политик все время или «до 19-ти я Глава республики, потом отец, дед и … со всеми остановками»?
– Скорее всего, я всегда Таймураз Мамсуров, сын своего отца, представитель своей фамилии, своего народа, россиянин и так далее.
– Это один срез человеческого бытия. Действительно так все 24 часа?
– Да, 24 часа. К сожалению, где-то 20 лет, когда я уже активно погрузился в политику, одна тревога за другой, одна беда за другой и так далее. Поэтому приходится все 24 часа ждать любого сигнала…
– Это ожидание беды все-таки или рутина?
– Это не рутина. Рутина просто дает возможность спокойно уснуть. А здесь постоянное напряжение. Действительно, ожидание любых событий. Только потому, что в любом случае ответственность на тебе. «Нужно все время быть начеку» – как говорят. Да, вот эти обстоятельства заставляют быть все время в напряжении, быть все время «Главой республики», всегда.
– А вот «Судьба резидента», помните?
– Да, помню (улыбается).
– Судьба президента, то есть Главы республики: ведь над вами пресс – Кремль, Москва, центр, от этого не уйти, и наковальня – народ. Вы постоянно в этих тисках. Это так?
– Схематично так. А по сути все зависит от того, как ты к этому относишься. Для меня Кремль – это не какой-то «дамоклов меч», у меня нет страха перед Кремлем.
– А почему?
– В состоянии страха нельзя работать. Состояние страха – это уже первый шаг к панике.
– Ну, ведь это есть всегда: а что скажет центр, а что скажет народ? Вот эти неудобные вопросы, которые зададут избиратели?
– Я бы не относил это к каким-то качествам руководителя. Это нормальное качество любого человека. Как я выгляжу? Что обо мне скажут люди?
– То есть вы это воспринимаете как мобилизующий фактор?
– Совершенно верно.
– А друзья? Ведь вы выросли здесь?
– Да.
– И вам не звонят со словами «Таймураз, я не могу никак попасть к стоматологу, что мне делать?», вот там «маму надо переправить из Дигоры в Алагир»… Люди росли с вами, люди обращаются, это же тоже фактор? И в Осетии – особенный фактор.
– Да, это фактор. Но я к этому не отношусь как к негативному фактору.
– Нет, я не говорю об этом, как о негативном факторе. Я говорю о факторе воздействия. Где те рамки, в которых маневрирует руководитель республики?
– Это рамки общечеловеческие. Это мораль, нравственность. Если я могу помочь друзьям за счет того, что кому-то от этого станет тяжелее, я никогда этого делать не буду. В принципе, у меня и друзья такие, которые это прекрасно понимают. К сожалению, наша дружба по форме остыла. Они меня берегут, я чаще сам пытаюсь узнать – а как у моих друзей дела. Есть мои одноклассники, кто слесарь, кто преподаватель вуза. Они стесняются меня потревожить. Но когда я узнаю, что им плохо, я сам начинаю предпринимать попытки узнать, что я могу сделать.
– Вы знаете, с людьми много общаемся мы, репортеры. И все говорят: «а как на войне, а как там..?». И я с вами совершенно солидарен. Человек не бывает другой. Зашел туда, в прокуратуру, стал плохой. Вышел, зашел в магазин, стал хитрый. Нравственность, она всегда руководит людьми.
– Совершенно верно. И если ее нет, с ней нельзя повстречаться, расстаться на время, сказать «вот пока я Глава республики, никаких друзей. Вот я перестану – опять». Так не бывает. Это или есть, или нет. Когда возраст идет к 60-ти, ты уже понимаешь, что такое друзья настоящие, что такое попутчики, которые отпали. Друзья за меня переживают. Спасибо им. Они мне в глаза не льстят, ничего не говорят. Иногда наоборот, держатся так, как будто между нами ничего нет, чтобы не навредить.
– Таймураз Дзамбекович, а вот как вы узнаете о ситуации в республике? Как это происходит? Утром доклад?
– Самый первый доклад делает министр внутренних дел.
– Все-таки безопасность?
– Безопасность. Это самое главное, к сожалению. Наверное, в центральных областях России докладывают в первую очередь о надоях, привесах. И если звонок на полчаса раньше установленного, допустим не в 8, а в 7 утра, уже предынфарктное состояние. Поэтому мы договорились с руководителями МВД, ФСБ, если они звонят в неурочное время, первая фраза «Таймураз Дзамбекович, все в порядке», и только потом говорят о сути.
– Вот нет такого соблазна, надеть темные очки, изменить внешность и выйти в народ. Просто походить?
– Нет, но я понимаю, что информация, которую я получаю, фильтруется. Что люди, которые мне докладывают, или хотят приукрасить действительность или просто не хотят меня расстраивать. Но есть одна вещь, которая мне помогает быть в курсе всего. Я родился в Беслане и сейчас живу, там мои соседи, ровесники, одноклассники. Вечером, когда мы собираемся, чай пьем, они мне все рассказывают. Кто там что на похоронах сказал, где что-то перерыли, сволочи, и народ не может перейти улицу. Все, все. В основном, у меня информация, кроме официальной, еще есть такая бытовая. Ну и знаете, когда есть на улице старшие, они же ворчуны, хоть и я сам уже в возрасте (растем-то мы все время, «старший-младший» сохраняется), поэтому иногда тебе может какой-нибудь пожилой человек на улице такое высказать, что «Глава ты или не Глава».
– Вы нормально это воспринимаете?
– Я воспринимаю это хорошо. Представьте, если бы я жил где-то в особняке, в изоляции, кругом шлагбаумы, народ не может подойти…
– У вас машина с мигалкой?
– У меня нет. И без милицейского сопровождения.
– Мне, как жителю Москвы, это непонятно.
– Ну а чего ворон пугать этой мигалкой? Меня сопровождает одна машина. Я, к сожалению, в некоторых вещах не свободен. Я не могу избавиться полностью от того, что меня окружает.
– А хотелось бы иногда?
– Конечно, хотелось бы. Тем более, знаете, как бы там ни было, руководителя чаще не любят, чем любят.
– Не всех, но да – это удел администрации.
– Тем более, когда ты работаешь один срок, потом второй срок... – человек надоедает.
– Подождите, вы только во второй вступили.
– Вступил, да. У нас по Конституции – два срока. Больше никакого не будет.
– Конкуренции боитесь политической? Обращаете на это внимание? А вообще – это видно, когда человек имеет конкурентов?
– Нет, ну что ее бояться? Конкуренция, здоровая конкуренция – это нормально. Если один торчишь, как пустой колос в поле, а вокруг ничего похожего нет, это же неправильно. А потом политика – это командная игра. Вот я играю в баскетбол. Даже если я один в зале, пошвырял раз-два, через минуту надоедает, нужно, чтобы тебя кто-то атаковал, нужно от кого-то увернуться, кого-то обвести, кого-то перепрыгнуть, а если конкуренции нет, то что это такое? Самолюбование? Тогда что, зеркальный зал? Смотри на себя, любуйся, какой ты хороший и красивый.

Здесь граждане Украины читают новости экономики на onsmi.net

– Политика – это напряжение и постоянное размышление о своем статусе. Хотя я неправильно, наверное, сказал. Это не размышление о своем статусе. Профессионально, вы постоянно должны быть на виду. Вы – лидер! Вы – главный! Вы – Глава! И, в принципе, народ, который ощущает, что руководитель впереди, со знаменем, на коне – понимает, что и у него все в порядке. Помните Южную Осетию, когда вы взяли такси (я не мог никак проехать), и из Кисловодска поехали туда, на такси. Вот, что это такое?.. Что это за порыв?
– Я бы не назвал это порывом. Во-первых, накануне (буквально за сутки до этого) я позвонил Эдуарду Джабеевичу. Говорю: «У меня отпуск, я еду в санаторий, но у меня какой-то мандраж. Ты мне можешь сказать, я могу уехать или все-таки ждать каких-то осложнений?». Он говорит: «Все, Таймураз Дзамбекович, езжай, слава богу, вот там сделали заявление, ничего не будет, не будет никакой войны. И так далее». Я приехал в Кисловодск, в ту же ночь пошла строчка в новостях. Я насторожился, позвонил, мне сказали: «Это война». А дальше что? Во-первых, я, слава богу, еще в силе и физической, и в здравом уме. Тогда меньше всего думал, что я как руководитель республики туда еду. Я посчитал, что любой осетин, который может помочь своему брату, должен быть там. Поэтому я рванул. А когда прибыл туда и увидел в Джаве огромное число людей растерянных, испуганных, с детьми, вот тогда я по их глазам понял, что я там был нужен. Что они не одиноки, они не брошены. Ведь всего же несколько часов прошло. Я тогда оценил ситуацию. И оттуда же начал создавать систему эвакуации, а это и скорая помощь, милиция, добровольцы и так далее. И тут же мы начали принимать первые колонны военной техники
– Да, я видел кадры в Джаве, наверху, где были и командиры полков, и вы.
– Ну да, обстановка была непростая, я не профессиональный военный человек, но когда над тобой летают, бомбят и не знаешь, кто это…
– Опять же, когда командир здесь, это совсем по-другому.
– Да, я считаю, что нужно быть там, где людям тяжело.
– А где сегодня людям тяжело в Северной Осетии?
– У нас те же проблемы, что и по всей России. Это проблемы работы, проблемы социального обеспечения и так далее. Их перечислять бесполезно. В целом пока людям тяжело живется – большое напряжение. Самое главное – это стабильность. Когда люди уже зависят от самого себя, от своих талантов и трудоспособности. У нас на Кавказе сейчас Хлопонин как заместитель Председателя Правительства РФ и полпред занимается нашими экономическими делами. Программы по республикам, инвестиции – это очень важно, и он это делает энергично. Но очень большая ошибка считать, что вот если на Кавказе все будут заняты трудом, промышленность будет работать и так далее, то все станет хорошо. У нас на Кавказе естественное неравенство (богом данное неравенство), оно не считалось чем-то плохим.
Я помню: так всегда было, сыну отец говорил: «Посмотри на соседей, вкалывают днем и ночью, и дом построили, и огород у них ухоженный, и скотины много, а ты, бездельник, сидишь и ничего не делаешь». Это не зависть была. В пример приводили. Сегодня источник неравенства совсем другой. Вот можно сделать все в области экономики, но пока мы не установим здесь социальную справедливость, сегодня – не зависть, сегодня – злость у людей.
– Да-да-да, и на Кавказе особенно остро...
– Все знают, вот мерзавец обыкновенный, просто подлец – хитрый, ехидный, бездельник, но дорвался до власти и богатеет на глазах, ничего не делая. И вот тогда мы говорим, что коррупция – зло. Не только потому, что она – нарушение закона (этим пусть занимаются правоохранители), напряжение внутри народа растет. Вот когда расслоение естественное, то приводят в пример успешных и гордятся ими. А когда это неестественное неравенство, а основанное на коррупции, на подавлении других, на том, что «я начальник, ты дурак» – это очень, очень плохо.
– Таймураз Дзамбекович, как выходить из этого? И можно ли выйти, на ваш взгляд, из этой трясины одной только республике, а вся страна останется там же?
– Одной республике – нет. Этого никакими законами и приказами не сделаешь. Все-таки, люди должны иметь возможность трудиться, заниматься тем делом, к которому они способны, в котором они могут «стартануть» и реализовать себя. Когда человек находит дело, в котором он может реализовать себя полностью, это огромное счастье.
– А вот с кем из глав северокавказских республик вы дружите? С кем общаетесь?
– А у нас ровные отношения со всеми. Их не так много. Когда был огромный Южный федеральный округ, тогда был смысл об этом говорить. А сейчас нас всего семь «штук». Мы общаемся по телефону, очно, регулярно.
– Знаете, что я хочу сказать, ну, во-первых, я люблю Осетию безумно, это моя вторая Родина.
– Спасибо.
– Я вам скажу почему. Потому что ты успокаиваешься, когда приходишь домой. Конечно, я безумно люблю моих друзей в Дагестане, Чечне, Ингушетии, Карачаево-Черкесии, Кабардино-Балкарии, на Ставрополье, но, как говорил принц Абдалла – нынешний король Иордании: «У меня нет нефти, но мое главное богатство – это спокойствие». И вот здесь Осетия каким-то образом (постучав по столу) – островок спокойствия. Я понимаю, что есть атаки: и рынок, и подрывы, и попытки, и все. Но здесь люди себя чувствуют свободно. Я сейчас приехал из одной республики, в которой предупреждают: «В это село не ходи, в этот район тоже». Даже в столице есть места, где появляться нежелательно людям, которые имеют принципиальную позицию, которые противостоят экстремизму. Вы понимаете, в чем дело? А какая перспектива в этой области?
– Я не смогу по полочкам разложить причины или условия того, почему Северная Осетия спокойная и свободная республика. Это все-таки принципы, по которым существует наше североосетинское общество. Это и многонациональность, и многоконфессиональность. Это то наследие, которое мы разрушить не сможем. Мы этим гордимся. Я считаю, дело в самих людях с их менталитетом и жизнестойкостью, которые живут в Осетии веками – одни ходят в православный храм, другие ходят в мечеть, в синагогу, в армянский храм, другие – в грузинскую школу (все это у нас есть, все это работает). Очень много смешанных браков. Знаете, сосед на Кавказе – это не просто человек, который живет за стенкой, это что-то другое. И соседи разные. И желание прийти друг другу на помощь, быть рядом – и в похоронных процессиях идти вместе, и на свадьбах сидеть за одним столом. Все это не мое достижение, это люди в Осетии так жили. Мы не стали мононациональной республикой. Нам удалось сохранить все лучшее, что есть. Потому что люди такие.
– Подождите-подождите, я только что был в другом регионе Северного Кавказа. Тоже великолепные люди – честные, дерзкие, отзывчивые. Но это какой-то «феномен Осетии», вот в чем дело. Это и «крест» Осетии. Нести крест спокойного региона, это какой-то Божий дар, наверное.
– Когда слишком часто о нас говорят как о спокойном регионе, появляются силы, которые хотят сказать: «Мы вам покажем, уважаемая Россия, какой это спокойный регион». И тогда происходят взрывы рынков, подрывы поездов и другие ужасные вещи. К нам вся эта беда приходит извне.
– Я не стал этого говорить, это вы сказали. Я думаю об этом. Если бы в Москве взрывали москвичи, и парень с Таганки шел и взрывал метро на Таганке, вот это была бы трагедия. А может, это месть за сложившиеся веками отношения с Москвой, с русскими? За любовь Москвы?
– А ее надо заслужить. Если нас ценят, то значит, что-то было сделано моими предками для того, чтобы так было – это и царские генералы, это и советские военачальники, это и ученые...
– Я думаю, это и новейшая история. Она все-таки накладывает отпечаток на ситуацию, которая сейчас складывается во взаимоотношениях между Москвой и Осетией, Москвой и другими регионами.
– Дело в том, что, как схему, ее рисовать нельзя. Вот вы меня спрашиваете, а я сейчас думаю: «А Москва нас любит или не любит?». Если «любит», то за что?». А в целом не смогу я вам объяснить, товарищ Александр, почему у меня такой хороший народ. Вот он такой. И я горжусь им и люблю его.
– Взаимоотношения с Ингушетией. Как у вас складываются отношения с Юнус-Беком Евкуровым?
– С Юнус-Беком Евкуровым у нас очень ровные (и по-мужски, и по-деловому) отношения, мы понимаем друг друга. Но не так все просто, конечно. Выросли целые поколения с болью 1992-го года. И я всегда говорю, какой бы я ни был интернационалист, я в первую очередь – руководитель своей республики, сын своего народа. И у меня есть собственные оценки и собственная позиция. Юнус-Бек Евкуров – он представитель своего народа и президент своей республики. Поэтому мы часто очень не совпадаем в оценках, в предложениях и так далее. Но это – тоже нормально. Сейчас мы сошлись в одном. Надо заниматься молодежью. Нельзя, чтобы вот эта вражда, почти ненависть друг к другу, стала клинической характеристикой каждого поколения. Вот мы посчитали, если за 25 лет поколение меняется, то сейчас выросло поколение, которому легко внушить: «Осетины – главные враги, будьте готовы пролить кровь».
– Или ингуши…
– Или ингуши… Осетину говорят: «Ингуши – наши главные враги, будьте готовы пролить кровь». А идиоты всегда найдутся. Вот эту череду чуть ли не генетической ненависти друг к другу надо прервать. И мы этим занимаемся с Юнус-Беком. Общаются наши депутаты, деятели культуры, молодежь. Они должны узнавать друг друга, понимать, что мы все под одним Богом ходим, и всем нам отвечать за свои поступки, и что все мы россияне.
– Таймураз Дзамбекович, как вы общаетесь с молодежью? Какие ваши принципы? Это же особенная аудитория.
– Принципы какие? Первое, когда я смотрю на молодежь, то появляется «зависть». Так вот, конечно, молодежи завидуешь, потому что у них все впереди – это, во-первых. А во-вторых, я никогда не позволяю себе менторства, потому что у них своя судьба.
– Как вы находите путь к сердцу молодежи? Какие слова? Что, по вашему мнению, сегодня главное для молодежи?
– Я смотрю на молодость как на особую стадию. Во-первых, молодежь всегда социально активна. Во-вторых, молодежь недовольна – всегда недовольна. Потому что это становление, свежие мозги, легко восприимчивые к информации. Это мысль, которая на все быстро реагирует. Это быстрая походка, быстрые действия, а вокруг все как-то «стоит», по сравнению с этим. Они хотят все взбудоражить. Потом, нормальная молодежь она все будоражить должна, понимаете? Вот если молодежь будет другой, спокойной, рассудительной, неспешной – такая молодежь мне неинтересна. Другое дело – ценности и традиции. Критикуют нас сейчас за то, что религия влияет на молодежь и традиции начинают возрождаться. А я вот считаю, что за этими процессами надо внимательно следить и сделать так, чтобы и религия, и традиции национальные заняли свое место. Они же переплетены: религиозное и бытовое сознание, они переплетены.
– Безусловно.
– У нас, слава богу, без традиций нельзя было. Все может быть современным, но держаться надо на традициях. Что плохого, если в наших традициях культ семьи, культ ребенка, культ старшего, иерархия, культ трудолюбия. Плохие традиции, они не жизнеспособны, они сами отпадут. И я горжусь своей молодежью, когда вижу, что она хочет вернуться к традициям. Не дай бог, если появятся мои ровесники и будут высокомерно говорить: «Да бросьте вы эти традиции! Какие традиции? XXI век на дворе». Я хочу, чтобы наша молодежь стала опять традиционной, чтобы она была узнаваемой. И тогда она в XXI веке будет как часть России, но красивая, самобытная. Не серая масса.
– Кавказская молодежь?
– Кавказская молодежь. Потому что эти традиции, они – стимул, они берегут от ошибок, они делают тебя устойчивым и жизнеспособным.
– А молодежь кавказская в России? В Москве? Молодежь, танцующая лезгинку в Ставрополе, когда там стреляют, и люди возмущаются? Это..?
– Это не вся молодежь! Они и здесь так себя ведут. Вот недавно избили толпой одного парня-студента, который приехал к нам учиться из Кабардино-Балкарии. Сейчас вся молодежь опустила головы. Стыдно. Никогда на Кавказе на одного не нападали, а тут толпой! И сейчас вся эта толпа «сопли» распустила, а их родители ходят – оправдываются. Не в традициях осетин и вообще кавказцев избивать одного, не говоря уже о слабом и лежачем. Вот о чем я говорю. Вот эти уроды, которые никакого отношения к нашей молодежи не имеют. Они просто соответствующего возраста, это их возраст такой. Молодежь – это звание! Молодежь – это период социальной жизни! Но нужны традиции. Вот у уродов традиций в голове нет. Мамы-папы не сказали, что такое «традиция», или как у нас говорят «худинаг» – то есть стыдно. Ведь потерять лицо – это навечно. Вот у нас есть такое понятие «йё цёсгом фесёфта» – «потерял лицо». Это приговор. После этого ты никто. Каким бы ты ни был богатым, успешным. Поэтому меня многие не понимают, а я все объясняю – традиции надо возвращать. И религию, как атмосферу духовную, надо давать возможность людям, чтобы они беспрепятственно справляли свои религиозные обряды.
– А вот мощи святого Георгия привезли. Вы летали за ними.
– Понимаете, я сам человек не религиозный. Я не молюсь и ничего не соблюдаю из того, что вроде бы надо соблюдать. Не знаю, плохо это или хорошо, но как есть, так есть. У меня есть одна заповедь, которая мне досталась от отца: «Побойся Бога», по-осетински говорят: «Хуыцауёй тёрс». Вот прежде чем что-то совершить, уже заранее надо бояться: как это, по-божески или нет. Больше заповедей нет. Но мы – православная республика, с доминирующим православием. У нас и ислам имеет достаточно большой удельный вес, и синагога работает, и армянская апостольская церковь, и так далее. Совершенно чудесным образом удалось встретиться здесь с Патриархом Александрийским и всея Африки (у него очень много регалий, он очень высоко в иерархии христианской находится). И когда он узнал от меня, что наш народ веками признает покровительство святого Георгия Великомученика, когда он убедился в этом, он вдруг мне говорит: «А вы знаете, вот такому народу я готов сделать великий дар. У нас в Египте мощи святого Георгия, у нас крепость, в которой он содержался и где его мучили». У меня волосы дыбом встали. Я не верил, что это стало возможным. И мы в дни колесования, в дни, когда у нас в республике шла неделя Джеоргуыба, в день рождения патриарха, мы были там.
– Мощи святого Георгия, они помогут изменить Осетию? Нужно ли это вообще? И как они повлияют на психологию народа?
– Я не знаю. Я видел, когда мы сходили с трапа самолета с мощами, тысячи людей. Потом трехдневная непрерывная молитва. Потом крестный ход и так далее. Потом был облет мощей по периметру над Осетией. Я видел этих людей. Эти люди верят. Когда они в состоянии веры, когда они умиротворенные, то, конечно, Осетия изменится. Потому что изменить Осетию – это значит изменить людей. А измененные люди изменят экономику и все остальное. Значит, изменится Осетия.
– Наверное, это мечта любого руководителя – видеть своих людей, своих родственников, своих подопечных в состоянии покоя и блаженства.
– Ну, конечно! Они верят в это. Это уже хорошо. Как руководитель республики я обязан создать обстановку, при которой те, кто верит, что мощи святого Георгия принесут пользу и спасут Осетию от беды, должны иметь возможность прикоснуться к его мощам. Вот мы в тот же день, перед полетом, в Беслане открыли мечеть. Ее построили на собственные средства когда-то очень бедные, трудолюбивые жители Беслана. Мои предки, мои прадеды, наши старшие, которых в живых нет уже. Они построили ее в честь чудесного спасения, как им казалось, Николая II после покушения на него. И они молились в этом храме, в этой мечети, они молились за его здоровье. После этого ее превратили в склад, клуб, молочный завод, там держали военнопленных немцев и так далее. Я был главой района и посчитал, что надо все-таки ее сделать тем, чем ее сделали основатели Беслана. Мы сделали так, что она сегодня открыта, доступна, и люди там молятся. Поэтому задача моя как руководителя – создать условия такие, чтобы те, которые считают, что святой Георгий поможет и обеспечит спокойствие в республике, чтобы они могли молиться по этому поводу. Чтобы те, которые хотят по пятницам собираться в мечети, чтобы они имели такую возможность, чтобы в синагогу можно было пойти, и так далее. Я считаю это даже не должностной обязанностью, а внутренней обязанностью человека. Как руководитель я могу на что-то влиять и поэтому я это сделал. Для меня это было очень трепетно – держать в руках эти мощи и видеть все, что вокруг происходит. Конечно, это незабываемое событие. Будем верить в то, что это принесет Осетии больше спокойствия и мира.
– И завершающий вопрос – что же ждет Осетию через 5 лет, через 10 лет, через 50? Все говорят, что, если хочешь насмешить, поговори о будущем. Но мы хотим говорить о хорошем и верим, что это будет позитивное будущее.
– Я вижу нашу молодежь. А когда я смотрю на нее, смотрю на то будущее, что уже есть. Я вижу, что молодежь растет внутренне свободной. Это очень-очень высокое качество, которое я больше всего ценю в любом человеке, а тем более в мужчине. Внутренняя свобода. Но свобода с большими ограничениями. Главное ограничение – это мораль, это большое ограничение свободы. Это закон, который тоже ограничивает твою свободу. А самое главное ограничение – это свобода другого человека. И что мне нравится в нашей молодежи, она начинает понимать, что при любых обстоятельствах выбор за тобой. Ты все знаешь, как Правила дорожного движения. Весь мир перед тобой. Выбор за тобой. И ответственность за тобой. Самое паршивое качество, которое может быть у молодежи особенно, – это равнодушие. Его у молодежи в Осетии практически нет. Поэтому я вижу, у нас говорят: «Нё ныгёнджытё», то есть «те, которые будут нас хоронить», я хочу, чтобы это были очень бодрые, серьезные, умные и в то же время сдерживающие себя, как молодых жеребцов, гарцующие такие, интеллигентные и современные жители моей республики. А это так и будет, потому что все к этому идет.
– Спасибо большое, Таймураз Дзамбекович, спасибо.